Когда Маркус в свою последнюю ночную смену заехал за таинственной пожилой женщиной, ее тоскливая просьба о долгой поездке по улицам, полным воспоминаний, затронула его сердце. Он думал, что это просто добрый жест — до тех пор, пока несколько недель спустя не оказался втянутым в судебную баталию, которая может разрушить его жизнь.
Был уже поздний вечер, когда я решил закончить разговор. Глаза были тяжелыми, а мысли о Саре и детях терзали сердце.
Они всегда спрашивали, почему я работаю так поздно, и у меня никогда не было хорошего ответа, кроме «счета сами по себе не оплачиваются».
Я отключил статус готовности такси и уже собирался перевести машину в режим движения, когда зазвонил телефон. Последний запрос на поездку.
«Не сегодня», — пробормотал я, собираясь отказаться. Но что-то заставило меня остановиться.
Адрес находился всего в десяти минутах езды, в одном из тех старых районов, где викторианские дома выстроились вдоль тихих улиц.
Последняя поездка, последний проезд, и точка сбора была так близко… не было смысла не воспользоваться ею. Как бы мне ни хотелось попасть домой, каждый доллар имел значение.
Я согласился и выехал в вечернюю пробку.
Через несколько минут я подъехал к темному дому с плющом, обвивающим стены, и облупившейся краской, которая, вероятно, когда-то была белой. Ни один фонарь не горел. Я посигналил, но внутри не было никакого движения. Я еще раз проверил адрес — это был тот самый дом.
«Ну же, Маркус, — сказал я себе. «Просто иди домой».
Но это ноющее чувство не покидало меня. Вздохнув, я поставил машину на стоянку, подошел к входной двери и постучал.
Хрупкий голос позвал изнутри: «Минутку!»
Я услышал, как по полу медленно и методично тащат что-то тяжелое. Мои пальцы нервно барабанили по дверной коробке.
Когда дверь наконец со скрипом открылась, я оказался лицом к лицу не с опасностью, а с миниатюрной женщиной, которой было не меньше девяноста.
На ней была бледно-голубая шляпка-таблетка, словно пришедшая из 1960-х годов, и платье с цветочным принтом, соответствующее эпохе. На шее мягко поблескивало жемчужное ожерелье.
За ее спиной дом казался застывшим во времени. Белые простыни драпировали мебель, словно призраки, а стены были голыми, за исключением выцветших пятен на тех местах, где когда-то висели картины.
В углу стояла картонная коробка, переполненная старыми фотографиями, края которых пообтрепались от времени. В воздухе пахло лавандой и воспоминаниями.
«Не могли бы вы отнести мою сумку в машину?» — спросила она, указывая на небольшой, хорошо поношенный чемодан.
«Конечно. Рад помочь». Я подхватил чемодан, удивляясь его легкости, и протянул ей руку.
Она приняла ее с удивительной грацией, как будто мы собирались танцевать вальс, а не идти по скрипучим ступенькам ее крыльца.
«Осторожно, третья ступенька», — предупредила она. «Она шатается с 1982 года. Фрэнк всегда собирался ее починить, но вы же знаете, какие мужья бывают со своими списками дел».
Когда мы уселись в такси, она назвала мне адрес, но потом засомневалась. «Не могли бы вы поехать длинным путем? Через центр города?»
Я взглянул на часы. «Это не самый короткий путь».
«О, я не против», — мягко сказала она. «Я не тороплюсь. Я еду в хоспис».
У меня сжалось сердце. В зеркале заднего вида я увидел, что ее глаза блестят от непролитых слез. Уличные фонари освещали серебро ее волос, заставляя их сиять, как звездный свет.
«У меня не осталось семьи», — продолжала она, разглаживая платье дрожащими руками. «Доктор говорит, что мне осталось недолго».
Только человек с ледяным сердцем мог отказать ей в просьбе, а я был не из таких. Я выключил счетчик и посмотрел на нее через плечо.
«Какой маршрут вы хотите выбрать?»
Следующие два часа мы ехали по спящему городу, пока она рассказывала историю своей жизни.
Пожилая женщина 30 лет проработала секретарем в старом здании Томпсона. Она показала мне крошечный домик, в котором она жила со своим мужем Фрэнком, пока он не скончался 15 лет назад.
«Мы семь лет копили деньги, чтобы купить этот дом», — сказала она, с мягкой улыбкой глядя в окно. «Все говорили, что мы сошли с ума, раз хотим такой маленький дом, но он идеально нам подходил. Видите высокий дуб сзади? Фрэнк построил детям домик на дереве».
Когда мы проезжали мимо разваливающегося склада, она попросила меня притормозить. Ее глаза загорелись, когда она смотрела на здание.
«Раньше здесь был бальный зал… здесь я встретила своего мужа», — сказала она, ее голос был теплым от воспоминаний. «Он наступил на мое платье во время нашего первого танца. Я считала его неуклюжим дураком».
Я не могла не улыбнуться. «И он доказал, что вы ошибались?»
«О нет, он был неуклюж до конца. Но он был моим неуклюжим дураком». Она тихонько засмеялась, потом замолчала. «Мы танцевали здесь каждую годовщину, пока это место не снесли».
Мы немного посидели, глядя на старый склад, который когда-то был бальным залом.
Мое сердце болело за мир, который она потеряла, за места, где она хранила драгоценные воспоминания, которые время изменило навсегда. Она глубоко вздохнула, и я повернулся, чтобы посмотреть на нее.
«Спасибо, что сделали это для меня… Я даже не знаю вашего имени».
«Маркус», — ответил я.
Она улыбнулась. «Меня зовут Маргарет. Спасибо, что в последний раз сводил меня посмотреть на эти места, Маркус, но я уже устала. Пойдемте в хоспис».
Когда рассвет окрасил небо, я отвез ее по адресу, который она мне назвала. Два санитара вышли с инвалидным креслом, когда мы подъехали. Когда Маргарет попыталась заплатить мне, я покачал головой.
«Но вам же нужно зарабатывать на жизнь», — запротестовала она, держа на коленях раскрытую сумочку.
«Есть и другие пассажиры». Я помог ей выйти из машины, и она удивила меня, обняв своими хрупкими руками.
«Ты подарил пожилой женщине немного радости сегодня вечером», — прошептала она. «Спасибо, Маркус».
Месяц спустя мой диспетчер позвонил и сказал, что моя машина запрошена в том же хосписе, куда я отвез Маргарет. Когда я приехал, у обочины меня ждал мужчина в дорогом костюме.
«Маркус?» — спросил он. «Я адвокат Маргарет. Она просила о встрече с вами перед смертью».
Он провел меня по тихому коридору в тускло освещенную комнату, где Маргарет лежала в постели, выглядя меньше, чем когда-либо. Ее пальцы были холодными, когда она взяла меня за руку.
«Я знала, что вы придете, — сказала она. «У меня мало времени, так что слушайте внимательно».
Ее адвокат открыл папку, пока Маргарет объясняла, что оставляет мне свой дом и сбережения в размере около 100 000 долларов.
«Маргарет, я не могу это принять», — заикаясь, произнесла я.
«Нет, можете». Ее голос стал твердым, и на мгновение я увидел силу, которая несла ее на протяжении 90 лет. «В течение 20 лет моя семья забыла о моем существовании. Никаких звонков. Никаких визитов. Ничего. Вы относились ко мне как к человеку. Вы видели меня».
Я навещал Маргарет каждый день, пока она мирно не скончалась во сне. Когда никто из родственников не пришел за ней, я организовал ее похороны.
Но в день похорон появились трое незнакомцев, одетых в черное, с искаженными от гнева лицами.
«Мы ее внуки», — насмехался один из них. «А вы кто такие?»
Четвертый мужчина шагнул вперед, его лицо было твердым, как гранит. «А я ее сын. Я здесь, чтобы решить вопрос с наследством моей матери».
У меня свело желудок от внезапного интереса к Маргарет, но я промолчал. Через неделю ко мне пришли судебные бумаги.
Дорогие адвокаты семьи обвиняли меня в манипуляциях и мошенничестве с наследством. Они самодовольно сидели в суде, уверенные в победе. Но Маргарет все предвидела.
«Покойная записала показания, которые сейчас прозвучат», — объявил судья.
В зале суда воцарилась тишина, когда на экране появилось усталое, но решительное лицо Маргарет.
«Моя так называемая семья, — начала она, — я ждала вас. Я надеялась, что увижу вас всех в последний раз. Но вы игнорировали меня 20 лет. Никаких дней рождения. Ни праздников. Ничего. Ты не можешь извлекать выгоду из пренебрежения».
Ее сын насмехался, но Маргарет наклонилась ближе к камере, ее глаза были яростными. «Я была в здравом уме, когда меняла завещание. Все врачи подтвердили это. Все бумаги подписаны. И если вы смеете утверждать, что мной манипулировали, спросите себя, почему незнакомец за одну ночь отнесся ко мне с большей добротой, чем вы за 20 лет».
Судья сразу же прекратил дело, сославшись на то, что Маргарет ясно выразила свои намерения и тщательно все задокументировала.
Стоя у здания суда, я почувствовал, как на меня навалилась тяжесть последних месяцев. Маргарет победила. После десятилетий молчания ее наконец-то услышали.
В тот вечер после ужина я повел свою семью в парк, и мы вместе любовались закатом.
Я пообещал себе, что буду чтить память Маргарет, не только храня ее подарки, но и относясь к каждому пассажиру с той же добротой, которую я проявил к ней в тот вечер.